Один из наиболее известных в мире композиторов музыки для кино, Ганс Циммер, рассуждает о том, что делает Эннио Морриконе уникальным.

Я вырос без телевидения. Мои родители считали, что телевидение является злом от культуры, поэтому в нашем доме телевизора не было. Так что никаких фильмов я не смотрел.

Но когда мне было примерно двенадцать лет, я прокрался в кинотеатр и посмотрел “Однажды на Диком Западе” (1968). Меня захватил не только сам фильм, но и музыка в нем. Она указала мне путь, я понял, чем хочу заниматься.

Так я познакомился с Эннио Морриконе. Я посмотрел все фильмы Серджио Леоне, однако спустя некоторое время начал слушать только музыку из них. Ходил и покупал саундтреки.

Воспитан я был на Бетховене, Малере и Брамсе, но внезапно открыл для себя изобретательного композитора, который испытывал явное влияние Баха.

Если вы послушаете музыку из “Однажды на Диком Западе”, то обнаружите в ней множество отсылок к Баху, и даже к Моцарту. Морриконе успешно использует оба стиля, но в то же время говорит именно собственным голосом. Посмотрите на любую его партитуру, обратите внимание на мастерство и изобретательность. Он настоящий мастер.

Мне всегда было близко отношение Эннио к работе, равно как и его чувство эстетики. Ощущение, будто мы родились в одних и тех же местах. Морриконе редко начинает работать без хорошего мотива, а, как учил меня другой композитор, Стэнли Майерс, если у тебя нет мелодии – у тебя нет ничего.

Параллельные пути

Я очень давно не видел Эннио, потому что мы оба все время работаем. Но был один замечательный момент. Случайно мы оба в одно и то же время оказались в Бонне и в итоге встретились у Бетховена. Это было невероятно: я находился в доме Бетховена, а Эннио Морриконе рассказывал мне о его сочинениях. Этот день я запомнил надолго.

Как Эннио, так и я пробовали экспериментировать со звуками и оркестровками, имела место и простая радость от постоянной работы с одними и теми же музыкантами. Думаю, что есть похожие черты в том, как мы оба начинали в европейском кино.

Больших бюджетов не было, так что нам приходилось обращаться к музыкантам, в которых мы были полностью уверены. Мы делали ставку именно на них, вместо того, чтобы, как принято в Голливуде, использовать огромный оркестр.

Впоследствии оба мы все же начали работать и с огромными оркестрами тоже, но потом – забавно – вернулись к небольшим составам. Это приятнее, а главное – это предполагает личное общение с музыкантами.

У нас с ним разница в поколение, но в то же время мы оба принадлежим к той эре, когда записи превратились в еще один вид искусства. Звучание музыки Эннио в большой степени определяется как музыкантами, так и студией, в которой шла запись.

Отчасти это демонстрирует роль технологии в этом процессе – хотя под “технологией” я не имею в виду только технологию звукозаписи. Виолончель ведь тоже является элементом технологии – вы сидите с исполнителем вместе и выясняете, каким образом из этого инструмента можно извлечь звук, которого до сих пр у этого инструмента никто не слышал.

Революция вестерна

Морриконе привнес в вестерны электрическую гитару. Удивительно, впрочем, что, несмотря на то, что до него в таких фильмах никто и подумать не мог об электрогитаре, каким-то образом ему удалось сделать это так, что ни у кого не возникло вопросов. Лишь много позже кто-то начал интересоваться: “Постойте, а как получилось, что там звучит электрогитара?”

Ему понадобился этот тембр для того, чтобы четче выделить мужественность героев, а ничего лучше электрогитары для этой цели не придумать. Поэтому он, не долго думая, взял основу духа времени 60-х годов и перенес её в XIX век. Кстати, изначально примерно то же самое сделали и сами эти фильмы.

В фильме “За пригоршню динамита” есть номер, который называется “Марш нищих”. Это идеальный пример выдающейся оркестровки, а также того, что можно сделать, если у вас есть по-настоящему хорошие исполнители. Прежде всего, Эннио не написал бы такую музыку, если бы не был уверен в исполнителях, поскольку все это написано не для скромных музыкантов.

Пьеса начинается с “отрыжки” фагота – прямо вам в лицо, это самый грубый звук, который вы слышали – он продолжается до тех пор, пока музыка не становится более симфонически насыщенной. Вместо того, чтобы использовать реверберацию, он использует церковный орган. В целом эта пьеса развивается от одного инструмента к целому оркестру и отлично выстроена как с точки зрения формы, так и с точки зрения акустики.

Использовать в музыке перспективу хотел еще Малер во Второй симфонии, когда размещал некоторых исполнителей позади оркестра или на балконе концертного зала. Неожиданно подобное стало делать намного проще, когда у нас появилась звукозапись.

Звуковые дорожки к фильмам сегодня пишутся в 5.1, и те, кому так нравятся фильмы в 3D не отдают себе отчета в том, что музыку к фильмам начали писать в 3D намного раньше. Даже в шестидесятых годах, когда всё записывалось в моно, Эннио уже играл с перспективой звука, просто меняя расположение микрофонов.

Мечтая об Америке

Есть прямая связь между Куртом Вайлем и Морриконе. Уверен, что всё еще существуют снобы, которые считают Вайля “опереточным” композитором, однако оба эти автора имели дело с Америкой, которой не существовало – Брехтской Америкой.

Даже в фильмах наподобие “Неприкасаемые” (1987) Эннио Морриконе все еще смотрит на Америку итальянскими глазами, слышит ее итальянским ухом.

В фильме “Однажды в Америке” он делает одну замечательную вещь. На экране – железнодорожный вокзал, 20-е годы, вы слышите, как играет диксиленд, и по мере смены кадра диксиленд вдруг начинает играть “Yesterday” Пола Маккартни. И вы так: “Ну, это ерунда, это же двадцатые года!”, а сами мысленно уже оказываетесь в шестидесятых.

Наверное, они веселились, когда придумали такую штуку. Но ведь работа художника заключается и в том, чтобы быть чуть впереди времени: вы делаете что-то новое, а люди еще просто не могут до конца это почувствовать. Фильм стремительно возвращается в свое время, а люди уже немного смущены, обнаружив что-то новое. Капля удивления – это всегда хорошо.

Так работают композиторы – генерируя идеи и смущаясь ими, а потом находя структуру, в которой можно комфортно разместить это смущение. Смущение полезно для музыки. Эннио сделал множество интересных вещей, связанных с авангардом, алеаторикой. Он не прячется от всего этого, как не уклоняется и от возможности задеть своего слушателя. Не всё должно быть мило, иногда что-то должно залезть под кожу. Часть его музыки провокационна и резка.

Одна из лучших работ Эннио – музыка к фильму “Булворт” (1998). В течение всего фильма звучит рэп, а потом он внезапно цепляет вас первой нотой. Первая нота, сыгранная струнными, вас буквально переворачивает. И Уоррен Битти знал, что сможет сделать подобное только с Эннио Морриконе – не существует другого автора, который смог бы сделать это так, как он.

Оммаж и развлечения

Для Эннио, как и для большинства других композиторов и исполнителей, важно то, что ключевое слово для музыки – “играть”. Это имеет некоторое отношение к не-взрослению и не-старению, а также к не-терянию любопытства и желания экспериментировать.

Моя музыка для фильма “Сломанная стрела” на самом деле являлась оммажем гитаристу, с которым работал Эннио. Мне всегда казалось, что он стремился к звучанию, похожему звучание Дуэйна Эдди.

Отчасти дело в том, что большинство композиторов рано или поздно пытаются написать оммаж Баху, и Эннио не исключение. А эта моя работа – не столько стремление отдать дань Эннио, сколько в целом сделать посвящение тому виду гармонического мышления, который ты начинаешь использовать, а потом обнаруживаешь, что попал на территорию Баха. Для меня это всегда огромная радость.

Мы любим свою работу и для нас она – развлечение, во всяком случае, это не всегда серьезное времяпрепровождение. Думаю, что сложности восприятия миссии композитора связаны с большим количеством опубликованных интервью европейских авангардистов. Но музыка должна радовать, музыка – то, чем вам должно нравиться заниматься. Послушайте музыку Бернстайна, послушайте, как он рассказывает о музыке. Это, если можно так сказать, серьезный бизнес, основанный на радости.

В моем саундтреке к фильму “Пираты Карибского моря: На краю света” есть один мотив, который является вариацией на номер “Человек с гармоникой” из фильма “Однажды на Диком Западе”. Это я так развлекался. Там еще бас в стиле Баха и кое-что из “Реквиема” Моцарта сверху.

Место в истории

Эннио Морриконе – уникальный талант XX века, если говорить о киномузыке. Больше никого нет. Есть другие стили. Есть, конечно, Джон Вильямс, Эрих Корнгольд, Бернард Херрманн – целый ряд выдающихся композиторов. Но для меня лично Эннио намного выше их всех.

Его музыка не банальна, хорошо воспринимается, при этом в ней есть и смелость, и эмоциональность – она написана сердцем. Кто из других композиторов музыки для кино настолько открывает свое сердце, как Морриконе?

Его музыка – очень личная, она обращена к конкретному человеку. Масштабные партитуры обращаются к толпе, а каждое произведение Морриконе как будто написано персонально для человека, который будет его слушать – и это по-настоящему важное достижение. Вот почему люди хотят слушать его музыку все больше и больше – она интимна. Это прекрасные мелодии, отлично оформленные технически. Примерно так Альфред Брендель играет сонаты Бетховена – обращаясь непосредственно к слушателю.

В этом мощь музыки Морриконе, в этом его сила. В его произведениях вы слышите самого человека, а мастерство, с которым он пишет, становится неважным. У Морриконе хватает смелости позволить вам заглянуть в его душу и увидеть что-то самое заветное. Ему хватает смелости доверять вам, как слушателям.

Я думаю, что любовь к музыке Морриконе – это наше уважение к тому доверию, которое он нам оказывает. И еще думаю, что пока Эннио жив и здоров, киномузыка тоже жива и здорова. И она сейчас вполне жива и здорова.

Ганс Циммер, журнал “Gramophone” (2011). Перевод – Борис Лифановский